Stopped clock

 А вот уважаемая френдесса ознакомила нас с мнением Стефана Цвейга о Диккенсе. Простоват, мол, Диккенс, все его герои − заурядные люди с простыми человеческими чувствами. Тем забавнее читать, как Генри Джеймс, в свою очередь, пеняет Диккенсу на нехватку как раз нормальных человеческих чувств и засилье "надуманных", нетипичных персонажей. Эх... всем не угодишь, а завидующим коллегам уж точно.
Приведу эту статью, она давно лежит переведенная. Оригинал - вот здесь.

На наш вкус, «Наш общий друг» - худшая работа г-на Диккенса. Она скудна, и скудость эта − не от временных трудностей, а от необратимого истощения. В ней не хватает вдохновения. Последние десять лет нам казалось, что г-н Диккенс явно заставлял себя. «Холодный дом» натужен, «Крошка Доррит» вымучена, а эта книга создана как из-под палки. Разумеется, – чтобы предупредить обычные возражения – кто, кроме Диккенса, смог бы написать подобное? И правда, кто? Кто ещё выстроил бы характер деловитой дамы в романе на таком удивительно прочном основании, как её манера вечно натягивать перчатки и повязывать голову носовым платком в минуты огорчений и её привычка обращаться к семье со словами: «Потише! Помолчите!». Нет нужды говорить, что миссис Реджинальд Уилфер – единственное значительное проявление неподдельного юмора. Когда описывается, как она, проводив дочь к карете миссис Боффин на виду у всех завидующих соседей, минут пятнадцать наслаждается своим триумфом на верхней ступеньке лестницы, «охваченная поистине серафическим экстазом», мы смеемся с такой готовностью, какой только можно от нас ожидать. Ту же дань восхищения мы отдаем ей, когда, рассказывая об изысканности общества в доме её отца, она заявляет, что знала аж трех граверов на меди, которые однажды там сошлись и обменивались тонкими остротами и шутками. Но добавим ещё дюжину удачных образчиков юмора, которым раньше дышала каждая строчка писаний г-на Диккенса, и на этом список достоинств данной работы будет исчерпан. Сказать, что сложность сюжетных ходов выдаёт набитую руку – не значит выразить достойный писателя комплимент. Будь это комплиментом, пришлось бы пойти дальше и поздравить его с успехом в том, что мы называем ремеслом беллетристики; при этом мы были бы вынуждены признаться в чувстве, которое преследовало нас на протяжении всей книги. Редко, размышляли мы, приходилось нам читать книгу, в которой так много написано, но так мало показано, рассказано и прочувствовано. 

Весна. Кривенькая, зато своя.

Было выше моих сил не утащить. Увидела здесь и не могу перестать хихикать. "Шерлок" неисчерпаем.

Смотреть обязательно под музыку.

Уважаемая подруга поменяла жж-имя. Мне персонаж, выбранный ею, всегда очень нравился: у Диккенса это одна из самых удачных кумушек. Воспользовалась поводом и сделала подборку образов миссис Гэмп из "Мартина Чезлвита":

Оригинал взят у vba_ в Не буди, атаман

Не только же нам сетовать на засилье безграмотности и педагогического пофигизма. В одной из школ Хэмпстеда, что в Нью-Йорке, детишкам раздали список чтения на лето, в котором каждый неленивый сможет накопать кучу дурацких ошибок. Некоторые из них похожи на просто описки, другие заставляют серьёзно задуматься, насколько мало платят учителям на Лонг-Айленде (это одно из объяснений в дискуссии под новостью ).
"Грозовой перевал" и "Джен Эйр", оказывается, написали сестры Бонте, а "Скотный двор" - некий Джордж Орнелл. "Алая буква" (The Scarlet Letter) Натаниэля Готорна на самом деле, так сказать, "Аллина буква" (The Scarlett Letter). Вишенка на тортике − роман "Великий цыган" Ф. Скотта Фицджеральда. Написать The Great Gypsy вместо The Great Gatsby − это нужно практически за еду работать.
Ну, и так далее: Дэвид Маккалоу в списке превратился в Маккалоха, Зора Нил Херстон − в Нилхерстен, а с некоторыми писателями вообще не церемонились и писали без имени, просто − "Чудовище" Майерса и "Избранные" Дотока (который, кстати, на самом деле Поток). Детскую книгу Лифа Мунро "История Фердинанда" смешно обозвали "Историей Ферниданда". Macbeth превратился в MacBeth (спасибо, что не McBeth); на русский это уже следует переводить как "Мак-Бет". "Кентерберийские рассказы" урезали до одного "Кентерберийского рассказа", роман "Милые кости" тоже ужали в одну "Милую кость". Порезвились с фантазией.

Надо сказать, руководители школьного округа за ошибки извинились перед камерами и уверили, что виновные будут наказаны. Лишат еды, наверное.

Наводкой была статья "Спысок литяратуры" в "Русском репортере".

За наводку спасибо rishtall и hatali0-9, там и про автора.
Ну прелесть же! Автор на родине принадлежит к филологическим кругам, пишет статьи и книги. Стихов не издаёт, нет, только в сеть выкладывает! Но они прекрасны, под них мой утренний чай с лимонными сухариками показался вкуснее шампанского с клубникой.

...Германию благодарю!
И с нею в дружбе жить хочу!
С Америкою быть в ладу,
Японию - за рационал твою!

...О, дочь моя! Не можешь так!
Не даром мною создана!
Такой цветок, как ты, Лейла!
Должна на гору всхождена!

...Я жизнь люблю! Люблю её такую,
Которую пророчит мне судьба.
Люблю её такую за Такую,
Которая мне дарит жизнь сполна!

...Какое счастье мне дано
Жить среди социума.
А то бродила бы в лесу,
Нанюхавшись опиума!

...Гриф портфель мой весь испачкал,
Все тетрадки замарал.
Ну а ель, смеясь украдкой,
Иголкой в бок меня шырял.

( Read more... )

С праздником!

Вот такие две чудесные старинные открытки я получила недавно из Британии: мистер Пиквик веселится на рождественской вечеринке в Дингли Делле, а Сэм кокетничает с тамошней горничной на праздничной кухне в обществе жирного парня.
Желаю всем такого же чистого и незамутненного веселья, каким всегда веет от этих прекрасных страниц.


( ещё одна... )

Диккенс пугающе достоверен — и абсолютно сказочен; символическое прорастает из реальности с абсолютной естественностью. Иное дело, что считывать эту символику почти никто не рвется: скажем, собор на болоте — символ прочности, красоты, моральной твердыни, подмываемый болотными водами, — ведь это стоит пушкинской системы символов в «Медном всаднике», где гранит постоянно угнетает болото — и раз в столетие бывает сметен бурей, причем расплачивается за это маленький человек! Гранит на болоте — мощное олицетворение империи, российской или британской (но не американской, где взаимодействие гранита и болота гораздо лучше организовано); и в этой атмосфере деградирующего, гаснущего величия особенно легко поверить во все диккенсовские сны, реже смешные и светлые, чаще мрачные и потусторонние. Нам ли не понять?

О старом великолепном строении со множеством флигельков, неожиданных переходов, пышных залов, мрачных закутков и весёленьких кухонь, которое воздвиг Диккенс, читано-перечитано уже столько, что обычные схематичные чертежи этого невероятного здания, впопыхах перерисованные из учебников и википедий, давно вызывают только глухое раздражение. А непахнущие цветы, которыми обычно увивают парадный вход и пару самых ярких окон на первом этаже, кажутся надёрганными из кладбищенских венков - и не особо много труда обычно прикладывается, чтобы этот факт замаскировать. И вот если вдруг в каком-нибудь дальнем уголке, не особенно популярном и не так уж известном, встречаешь принесённый странным человеком живой цветок, то не важно, закружится или нет от его запаха голова, главное, что он здесь - для жизни, а не от похоронной конторы.

Поэтому не буду говорить, морщила ли я, например, нос от намёка на агонизирующее имперское сознание, или с тайным порочным удовольствием прочла, что в России только и могут понять Диккенса, как никто другой; скажу только, что статье Быкова в "Снобе" я была очень рада - гранит прекрасного замка ещё рано пускать на надгробие.

Удержаться - выше моих сил. Поэта  уже забросали восторгами и у Романа Шмаракова, и в bad_poetry_ru. Простите, пусть я буду у кого-нибудь в ленте третьей или десятой, но желание вытащить на свет вот это было непреодолимо:

ПАТРИОТ

«Чарльз был хорошим человеком», -
написал Герберт Честертон, -
английским романистом века,
в которого весь мир влюблен.

Первые годы он жил в достатке,
артистизм дома проявлял.
Дела отца пошли не гладко
и сын другую жизнь узнал.

На фабрику, где ваксу варят,
мальчишкой каждый день ходил.
Там понял он, успех не дарят,
коль сам его не заслужил.

Клерком трудиться стал с задором
и стенографию учил,
работал Чарльз и репортером,
к литературе путь открыл.

Создал бессмертные романы,
богатым, знаменитым был.
В своей стране улучшил нравы
и родине не изменил!

Насчёт последнего у меня смутная догадка, что автор является приверженцем теории зависимости "сегодня он к жене угас, а завтра родину продаст" и хвалит героя за преодоление этой неизбежности, но мысль эту он благоразумно скомкал.

Досталось там всем, самородок дико работоспособен. Неужели не фейк?